Король-Солнце , человек и монарх

Оценка личности короля:

.

Малов В.:

.

Людовик XIV. Опыт психологической характеристики

.

Лысяков В.Б.:

.

Монарх-человек. Его личные качества

.

Людовик XIV  о государстве и монаршей власти

.

Людовик XIV и Церковь

О королевских деяниях:

.

Ф. Блюш "Эдикт Фонтебло"

./

.

О фаворитках Луи-Солнца:

.

Мария Манчини

.

.

/

Галерея портретов

.

ВЕРСАЛЬ

1 2  3

Клод Дюлон

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ МАРИИ МАНЧИНИ И ПОСМЕРТНАЯ ОПИСЬ ЕЕ ИМУЩЕСТВА

Перевод с французского: Наседкина Екатерина

.

Первые шаги Марии Манчини, наиболее известной племянницы Мазарини, хорошо известны. В 1659 году ее идиллические отношения с молодым Луи XIV угрожали заключению мира в Пиренях, так как мир зависел от брака короля с испанской инфантой, а король стремился жениться на Марии.  Кардиналу пришлось призвать на помощь всю силу убеждения и поставить на карту свою должность, чтобы уговорить своего суверена и крестника руководствоваться только интересами государства.  Хроники того времени только об этом и повествуют и тысячу раз об этом упоминалось впоследствии.  Зато, последние годы жизни Марии оставались в темноте. Однако этот период ее существования,  если и не столь  романтичный, то не менее интересный с позиции истории, так как он затрагивает великое переходное событие 17-18 веков: Испанское наследство. Без сомнения, каждая деталь важна. Если бы Луи XIV не отказался от Марии, чтобы жениться на инфанте, его потомство не могло бы рассчитывать на испанское наследство.  Но каким образом Мария, после стольких лет оказалась связанной с этим событием и какую роль в нем сыграла?

Было бы невозможно это узнать, если бы источники до сих пор не известные не увидели свет. Четыре письма Марии, датированные 1702 годом, мирно лежали почти три века в фондах архива Бастилии в библиотеке Арсенала; они не были опознаны, а, следовательно, учтены и использованы.[1]  Другие богатые источники - из архива Колонна в Риме.  Хорошо известно, что после вынужденного разрыва с Луи XIV, Мария вышла замуж за Колонна. Их потомки и наследники сохранили до наших дней более пяти сотен предметов, имеющих к ней отношение: ее собственные письма или адресованные ей и прочие различные документы. Эти фонды оставались труднодосягаемыми для исследователей и до сих пор не подверглись систематизации. В конце прошлого века биограф Марии Люсьен Перэ (он же Люс Эрпин), имел честь получить разрешение с ними поработать, но с сотней оговорок от семьи Колонна,[2] так что наиболее значимые из писем Марии   от него ускользнули, так же как и посмертная опись имущества, представленная здесь в приложении. Мне очень приятно здесь выразить свою признательность дону Просперу Колонна, принцу д’Авелла, который предоставил мне свободный доступ в свои архивы, а также Габриелло Милантони, - хранителю, который облегчил мои поиски.

Вспомним коротко яркие факты из супружеской жизни Марии. [3] Они нам, впрочем, объяснят присутствие в архивах Колонна такой массы документов, относящихся к ней.

Это кардинал Джироламо Колонна, сын римского покровителя Мазарини, в 1659 году предложил своего племянника, принца Лоренцо Онофрио, в качестве мужа для Марии. Молодой человек двадцати трех лет был главой дома после смерти своего отца. Прекрасный союз, который также способствовал удалению Марии от Луи XIV. Но Мазарини  смог договориться об этом только после заключения Пиренейского мира и свадьбы короля, по возвращению в Париж в августе 1660 года. Ему оставалось только 15 дней жизни, когда 21 февраля 1661 года в Венсене он подписал контракт, составленный его нотариусом Ле Фуином. Акт был тотчас отправлен в Рим, где в свою очередь Колонна его подписали 11 марта. В Парижской национальной библиотеке сохранились только некоторые тезисы и отрывки контракта среди наследственных бумаг кардинала, а в Риме в Архиве Колонна находятся другие части контрактов, касающиеся сестер и кузин Марии. [4] Те, что Колонна пожелали сравнить. Сравнение их удовлетворило. Мария имела очень богатое приданое, как и другие «мазаринетки»: 600 000 ливров, более 50 000 ливров свободных, т.е. ими она могла располагать по своему усмотрению без мужнего контроля. Мазарини, не имеющий привычки выплачивать за раз такое приданое, не выделил полностью эту сумму до своей смерти. Но Мария уезжала и не могла уехать без того, что было ей даровано. Так что он обязал своих наследников собрать и вручить сумму наличными посланнику Колонна. Последние из этого извлекли пользу, обменяв в Париже 650 000 ливров на итальянские монеты, чтобы получить прибыль на обмене.[5] Таким образом, Мария принесла своему мужу приданое равное 710 000 ливров. В те времена при женитьбе маленькой выгода не бывала.

Новая принцесса Колонна смирилась с «отвращением» к этому союзу, удалившему ее не только от Луи XIV, но и от Франции. Она не любила, если не сказать больше, свою родную страну. ОбычаиРима, без конца говорила она в своих мемуарах и письмах, противоречили ее характеру. Действительно, в папском городе женщины из высшего общества пользовались куда меньшей свободой, чем парижанки. Однако поначалу союз был счастливым. Хорошенькая, остроумная, окруженная ореолом знаменитой идиллии с королем Франции, Мария поспешила  заполучить для себя исключительное положение. Она задавала тон, это льстило тщеславию ее мужа, который также любил роскошь и празднества. Лоренцо Колонна был одним из двух знатнейших римских князей, другим был Флавио Орсини, который позже женился на Марии-Анне де ла Тремуй, будующей принцессе дез Юрсен. Дворец Колонна, стоящий у подножия Квиринала, чьи сады террасами располагались на холме, во времена Марии был центром общественной жизни в Риме, местом встречи наиболее знаменитых гостей. Этот архитектурный ансамбль, с тех пор сильно перестроенный, сегодня можно найти по адресу: площадь Санти Апостоли, дом 66. Это там хранятся архивы семьи, не говоря уж о знаменитой коллекции живописи и античного искусства.

Едва прошло пять лет, как домашняя гроза положила конец явному счастью четы Колонна. В декабре 1665 года Мария объявила своему мужу, что отныне желает быть освобождена от супружеского долга. Она слишком страдала от двух выкидышей и уже перенесла три беременности, чтобы снова подвергнуть себя подобному испытанию. Это, по меньшей мере, то объяснение, которое она дала в своих мемуарах. Колонна согласился на раздельные кровати, но, как и следовало ожидать, стал искать утешение на стороне. Тем не менее, до 1672 года кое-как супружеская чета жила совместно. 29 мая этого же года «мадам коннетаблесса» сбегает из Рима, измученная неверностью мужа и его критикой ее собственного поведения, которые давали пищу для сплетен. Она внушила себе, что он посягает не только на ее свободу, но и на саму ее жизнь, и боялась быть отравленной. Колонна, конечно, был вспыльчивым и подозрительным человеком,  который с логичностью или нелогичностью «дискриминатора женщин», что было характерно для его страны в то время, допускал безнравственное поведение только у мужей. Ему казалось, что его жена, давая повод для злословия, посягала на честь семьи. Отсюда следовало, что ее надо убрать... После того, как не без опасностей она пересекла Средиземное море из Чивиттавеккьи в Ла Сиоту, Мария направилась в Париж, убежденная, что ей будет разрешено там поселиться. Луи XIV тайно предупрежденный о ее опасениях и намерениях, в первое время был согласен принять ее в королевстве. Но размах скандала превзошел его ожидания. Так как Мария, думая оправдаться, распространяла обвинения против своего мужа и тем усугубила ситуацию. Ее заподозрили в плетении интриг, чтобы вернуться во Францию и вновь завоевать сердце короля. Уступая настоятельной просьбе папы Климента X, Колонна, своих министров, королевы Марии-Терезии и мадам де Монтеспан, Луи XIV приказал Марии удалиться в монастырь за пределами Парижа. Все кончилось тем, что она согласилась вернуться в Италию, но один раз в Савое она задержалась, благодаря протекции, возможно немного слишком горячей, правящего герцога Шарля-Эмануила II. Будучи как-то связанной с ним, никто не знает почему, она отправилась во Фландрию, тогда испанское владение, где ее муж пользовался наиболее могущественной поддержкой и где ее запер. Затем она переехала в Испанию, где по той же причине ее ждала та же судьба, что и во Фландрии.

Оставим без внимания некоторые перипетии ее судьбы и обратимся к 1689 году, дате смерти Колонна. Марии тогда было сорок девять лет. Упорно отказываясь вернуться к домашнему очагу, она все время находилась в монастыре в Мадриде, где, однако, ее заключение было смягчено со временем. Она могла выходить и принимать гостей достаточно свободно. Приглашенная своими сыновьями вернуться в Рим, она туда направилась в конце 1691 года. Но почувствовав себя там чужой, вернулась в Мадрид. Она привыкла к Испании, там у нее были друзья и также родственники, благодаря союзам Колонна с кастильской знатью. Ее старший сын Филиппо II женился на дочери герцога де Мединачели. Мария, сама была гранддамой Испании, как жена Колонна, который обладал этим званием. Более того, ей оказывался очень хороший прием у королевы Марианны де Небур, второй жены короля Карла II. Кажется, правда я не могу опираться на факты, у нее была должность в доме королевы: она была постоянно рядом с ней, как свидетельствует дипломатическая переписка, и она ее называла «королева, моя госпожа» в своем завещании, составленном в 1691 году.[6] Мы еще увидим в инвентаре, что единственным портретом на момент ее смерти была миниатюра королевы. Таким образом, защищенная, избавленная от материальных забот благодаря пенсиону, который ей выплачивал старший сын, Мария не предполагала более покидать Испанию. Но серия ложных шагов привела ее к необходимости отъезда в 1702 году.

Уже, думаю, понятно, что Мария не обладала тем, что называют «чувством правильного поведения». Так как требуется много здравого смысла и проницательности, когда находишься перед лицом политических событий первой величины. Однако у Марии было время подготовиться к этому. Завсегдатай испанского двора, она знала о физиологической и умственной слабости Карла II. С этим больным человеком, неспособным к производству потомства, угасла династия Испанских Габсбургов.  В годы предшествующие смерти короля,  в мировом масштабе были заключены договора о разделе между различными претендентами на наследство, в то время как в Мадриде двор стал очагом интриг. Мария принимала участие в этих интригах. Селестин Ипо и Арсен Легрель утверждают, что в течение периода переговоров, она имела в 1698 году секретные встречи с маркизом д’Аркуром, французским послом в Мадриде.[7] Из чего они заключили, что она служила Бурбонам. Ее прошлое, ее юношеская связь с Луи XIV должны были ее сделать расположенной к их делу.  Продолжение докажет противоположное. Можно этому удивляться и по другим причинам, кроме сентиментальных и психологических. В действительности, прежде чем умереть 1 ноября 1700 года, не оставив наследника, Карл II сам указал своим преемником второго внука Луи XIV, Филиппа, герцога Анжуйского. Этот новый факт сделал несостоятельными заключенные договора о разделе, узаконивая пришествие Бурбона под двадцать три короны Испании. Верно, что другие претенденты, в особенности Австрийские Габсбурги, воспротивились создавшейся ситуации. Принятие завещания Карла II Луи XIV спровоцировало войну, названную «За испанское наследство», которая завершилась лишь в 1713 году сильно невыгодным Утрехтским договором. Но кто в 1700 году мог это предвидеть? Испанцы дружно, и порой с энтузиазмом, восприняли новую династию. Для грандов важным было то, что огромную империю не будут рвать на куски.

Все остальные чувствовали то же, что и вдова Карла II. Марианна де Небур была дважды родственница Австрийских Габсбургов, через свою мать и свою сестру, которая была замужем за императором Леопольдом I. Вот почему, с полного согласия королевы, Мария установила контакт с послом д’Аркуром в 1698 году. В Испании вдовые королевы без детей приговаривались к пожизненному пребыванию в монастыре, а Марианна де Небур имела слишком  много амбиций и аппетитов другого рода, чтобы ничего на свете так не бояться, как вот такой участи. Это была коварная, алчная, беспутная женщина, мало похожая на образ, созданный Виктором Гюго в Рю Биозе. В 1698 году она не думала ни о чем, как только об устройстве своей будущей жизни после смерти мужа, которая казалась неминуемой. Мария, кажется, была не более чем инструментом в ее руках. Однако это не исключает, что она рассчитывала получить гарантии для себя в случае смены династии.[8] Даже если она не была образцовой женой, она была любящей и преданной матерью, постоянно пекущейся о карьере своих троих сыновей.

Когда в конце 1700 года Филипп Анжуйский, став Филиппом V, отправился в Испанию, во Франции опасались сложностей, которые могла ему создать в Мадриде королева Марианна со своим «престарелым сералем», состоящим из «истинных Австрийцев», как и она.[9] Поэтому после того, как ей дали титул «вдовствующая королева» (ей было двадцать девять лет!), ее попросили покинуть столицу до того, как прибудет новый король. Она отправилась в Толедо 2 февраля 1701 года, после многочисленных отсрочек и возражений. Но, даже отсутствуя, она казалась опасной, и для большей надежности Луи XIV порекомендовал своему внуку не доверять всем тем, кто сохранял с ней связь. Мария тогда находилась в Барселоне, где она имела обыкновение проводить зимы. Она не посчитала необходимым ускорять возвращение, чтобы продемонстрировать свое уважение новому королю. «У меня не хватает храбрости провести зиму в Мадриде, - пишет она своему старшему сыну, - и, потом, у меня недостаточный гардероб».[10]  Однако мы ее вновь видим в Мадриде в апреле. Правда визит был кратким. Она снова отправлялась в путь, но куда? В Толедо, где присоединилась к сосланной королеве. После чего она не переставала просить за нее у маркиза де Лувиля, главы французского дома при короле Испании. Она даже просила у Лувиля попытаться повлиять на Луи XIV в пользу королевы.[11] Неосторожность была настолько велика, что  начались военные действия между Бурбонами и Габсбургами.

Каковы были мотивы Марии? Простое сочувствие к лишенной трона королеве и к тому, что большинство ее дам поторопились ее оставить? Благодарность за полученные от нее ранее милости? Отсутствие другой королевы, которой можно было бы служить? Молодой Филипп V (ему едва ли 18 лет) еще не был женат. Привычка тоже могла сыграть свою роль. Семейство Колонна – или, по меньшей мере, те Колонна, с которыми породнилась Мария – до этого времени верно служили Испанским Габсбургам. Они были их вассалами из-за земельных владений  в королевстве Неаполя и Сицилии. Это отсюда они имели титул Великого коннетабля, который теперь носил старший сын Марии Филиппо II. Их естественная склонность должна располагать к Австрийским Габсбургам, потому как им больше некому было служить. Добавьте к этому законное беспокойство. Итальянские князья, в общем, имели явные причины опасаться, как бы их страны не стали основным полем боя, где столкнутся соперничающие амбиции Франции и Империи. Было куда проще для имперцев выйти через Милан к новым итальянским владениям Бурбонов, чем высаживаться на испанский берег. Однако Филиппо Колонна в первое время союзничал с Бурбонами, ожидая, как повернутся дела, чтобы в случае чего сменить лагерь. Это свидетельствует о его большей осмотрительности в сравнении с матерью. Так как, какими бы ни были истинные причины ее позиции, Мария должна была понимать, что интересы ее дома, к которому она так привязана, требуют от нее если и не показное и поспешное объединение, то хотя бы осторожное ожидание. Отсутствуя при мадридском дворе во время прибытия туда нового короля, она могла извлечь пользу, хотя бы не компрометируя себя общением с прежней королевой, но она присоединилась к ней в Толедо и, более того, ходатайствовала в ее пользу, что позволило думать о ее антибурбонской позиции.

Мудрость в таких деликатных обстоятельствах была в том, чтобы вернуться в Рим. С 3 апреля 1701 года секретарь Марии, некий Алессандро Бини, об этом предупредил Филиппо Колонна.[12] Хорошо известно, что «Мадам» не любила Рим и его «ограничения», но она могла расположиться в Марино, одном из владений Колонна в несколько лье от города; она могла бы там наслаждаться свежим воздухом, полной свободой, и там же ждать без всякого риска окончания событий. Концом событий для дома Колонна была победа «правого дела» императора. Одна из знакомых Марии в высшем испанском обществе старалось более прямо обратить ее внимание на ошибку, которую она совершала из-за своей привязанности к прежней королеве. Маркиз де Лувиль самолично ей советовал покинуть Толедо. Она вернулась в Мадрид, не особо представляя, как следует поступить далее. Должна ли она или нет отправиться в Барселону на зиму, как это делала всегда? Она написала Лувилю 13 сентября 1701 года: «Поскольку мне с разных сторон дают взаимоисключающие советы по тем поводам, от которых я  весьма далека, а вы - тот оракул, которому я более всего доверяю, то спрошу у вас, чью сторону мне надлежит принять, при том, что я уже планирую не возвращаться в течение всей зимы, дабы не вызывать подозрений».[13]  Лувиль настойчиво ей советовал отправиться в Барселону, куда Мария уехала в октябре.

Самое важное – это, конечно, отдалить Марию от Толедо. Но Лувиль, если бы у него не было иных забот, и он лучше знал Марию, мог бы предугадать опасности, которые ее ожидали в Барселоне. В эту зиму 1701-1702 годов, Барселона была в некотором роде идеальным местом для совершения новых оплошностей и возможностей «бросить тень». Почему?

Филипп V стал женатым человеком. Он женился по доверенности на молодой, очень молодой принцессе (ей не было и тринадцати лет), Марии-Луизе-Габриеле Савойской. После того, как он встретил ее в Жероне, рядом с Фигьером, 3 ноября 1701 года, молодая чета  провела некоторое время в Барселоне по случаю Каталонских кортесов[14]. Если бы их пребывание в Барселоне было кратким, то не было бы никакого вреда. Но оно затянулось по разным причинам. Вначале Кортесы упрямились с преподнесением дара, потом молодой король заболел, и стало ясно, что вместо того, чтобы возвращаться в Мадрид, надлежит готовиться пересечь море, так как присутствие короля необходимо в Неаполе и в Милане для укрепления верности своих новых итальянских подданных и необходимой подготовке к войне на полуострове. Короче, суверен оставался в Барселоне более пяти месяцев.

Мария была принята в королевское окружение. Это то, на что без сомнения надеялся Лувиль, рассчитывая, что Мария таким способом сотрет плохие впечатления от своего пребывания в Толедо.  Только во всем нужна золотая середина.  Если было желательно, чтобы Мария засвидетельствовала свое почтение новым правителям, ее прежний неверный шаг требовал, чтобы она не переходила границ скромности и даже  приличествующей покорности. Но за пять месяцев у нее было достаточно времени, чтобы забыть осторожность. Ее натура снова взяла верх, а это обычно у женщин, любящих выставлять себя напоказ. По известным причинам она была прежде «звездой» двора Франции; благодаря своему шарму и уму она была не менее блистательна в Риме и более короткое время в Савое. Ее несчастья увеличили ее известность, вызывали интерес или сочувствие, притягивая к ней повсюду, где бы она ни была, трогательную преданность наиболее влиятельных людей. Никогда, даже в худшие моменты, ее не забывали, как об этом свидетельствуют ее многочисленные письма даже во время ее пленения в Испании, до обретения свободы и благосклонности королевы Марианны. Настолько, что она преуспела опубликовать свои Мемуары в форме защитительной речи. Труд имел успех, несколько раз переиздавался  и переводился как на итальянский, так и на испанский языки.

Сколько же причин тому, чтобы Мария демонстрировала излишнюю уверенность и непринужденность в Барселоне. Очевидно, что тринадцатилетняя государыня не могла ее запугать. Мария считала, что легко сделает королеву своей подругой. Впрочем, разве эта молоденькая Мария-Луиза не была внучкой ее прежнего покровителя и поклонника, Шарля-Эмануила Савойского? Благодаря другим брачным союзам, заключенным другими «мазаринет», у Марии были также родственные связи с Савойским домом. Ее сестра Олимпия была замужем за графом де Суассон, который был по рождению из Савойского дома. И дети Олимпии, таким образом, являются кузенами новой королевы Испании. В той Европе взаимоотношений, в которой жила Мария, эти связи ценились прежде всего. Она и представить себе не могла, что с ней могут обращаться  сурово только из-за того, что она поддерживала и продолжает поддерживать прежнюю королеву. В своих письмах она пишет о новом дворе, как о новом салоне, который она посетила, чтобы еще раз там блистать. Маленькая королева ей казалась «миленькой», куда менее «значительной», чем ее супруг и более нежной, чем он, в беседе.[15] Беседа в глазах Марии была альфой и омегой общественной жизни. Это в кружке Анны Австрийской во времена своей молодости она научилась практиковать это искусство, так высоко ценимое во французской  светской среде XVII века. Но в 1701 году в Испании, которой угрожала война, перед лицом смены династии и необходимости «преобразования» после долгих лет предыдущего беспечного правления, время было для этого не подходящим . Мария этого не поняла. Другая ошибка: она не прекращала просить за своих сыновей у вельмож нового двора так, как она это делала при прежнем.[16] Так как один из двоих, Маркантонио служил в армии императора, и он продолжал бы воевать против Франции, если бы ранение не вернуло его к гражданской жизни; младший, Карло, духовное лицо, так усердствовал при Римском дворе в интересах Габсбургов, что Луи XIV сделал все, чтобы помешать ему получить кардинальский сан.[17] Что касается старшего, Филиппо - великого коннетабля,  то без сомнения, ни для кого не было секрета, на чью сторону  склоняются его симпатии, даже свяжись он с Бурбонами. Более того, он утомил всех своими вечными притязаниями. Уверенный в превосходстве Колонна, он присваивал себе, когда не мог получить, право занимать первое место в римских церемониях, провоцируя порой даже дипломатические неурядицы. Хорошее время для занятия распрями из-за старшинства в Мадриде, Париже и при папском дворе, когда на кону судьба Европы! Но этого тоже, видимо, Мария не понимала.

Ко всему этому вреду, который мог быть учтенным против нее, Мария добавила другой, который стал определяющим. С ее насмешливым остроумием она иронизировала над огорчениями, которые ждали в Мадриде молодую королеву. Барселона была средиземноморским портом, веселым, оживленным, и местом проживания вице-короля, которое здесь занимали правители, и не могло дать представление о строгом Алькасаре в Мадриде. Раз и навсегда запертая в этот дворец -  крепость, маленькая Мария-Луиза открывала истинное лицо испанского двора: чрезмерно сурового, с нелепым этикетом, с надменностью кастильцев и притворной добродетельностью их жен, вызывающие только скуку. Известно, что двор Испании славится самым строгим этикетом в Европе, и его сановники наиболее привязаны к традициям и приличиям. Мария затронула один из самых чувствительных моментов. Испанские Гранды приняли Бурбонов, но не ожидали, что их обычаи будут пересматриваться. Один только факт, что молодая королева, носила юбки достаточно короткие, что позволяло видеть ее ноги (это в тринадцать лет!) и что она уже просила своих дам отказаться от шлейфов, которые сильно поднимали пыль, их потряс, будто бы речь шла о государственных делах.

В этот деликатный переходный период, в этом потрясении двух обществ, шутки Марии не могли оказать более некстати. Она получила тройной эффект, рассердив испанцев, помешав французам в выполнении их задачи и обеспокоив маленькую королеву. Так как королева, строптивая от природы, стала противостоять двору Мадрида без мужа, Филипп V хотел ее забрать с собой в Италию, но Луи XIV совершенно справедливо этому воспротивился. С того момента, как новый король Испании, после длительного пребывания вне столицы, вновь удалился на неопределенное время, было необходимо, чтобы королева, его жена, какой бы молодой она ни была, взяла на себя регентство в Мадриде по праву, если и не по факту. Обратное имело бы пагубный эффект и испанские министры на этом настаивали. Таким образом, Мария-Луиза имела  в Мадриде в качестве доверенного лица и проводника только свою camarera mayor (старшая придворная дама), принцессу дез Юрсен.

Принцесса была вдовой Флавио Орсини, по-французски «дез Юрсен», упоминалась выше. Личность и карьера этой знаменитой женщины  слишком известны, чтобы на этом задерживаться.[18] Вспомним только о причинах, по которым она была выбрана Луи XIV и мадам де Ментенон, чтобы сопровождать молодую королеву Испании и направлять ее первые шаги. Француженка по происхождению, урожденная Ла Тремуй, она была также грандессой Испании став женой Орсини, что должно было заранее обеспечить в Мадриде благоприятное мнение. Кроме того, она уже знала страну и бегло говорила по-кастильски. Добавим к этому изящество и шарм, от которого «нельзя было защититься, когда она желала завоевывать и соблазнять», как писал Сен-Симон. В целом много общего с Марией. Да, но какое различие! Мадам дез Юрсен было существом разумным, которая всегда умела управлять своей жизнью и выпутываться из испытания, которые ей посылала судьба. И самое главное, ее преданность Бурбонам была безупречна. Находясь в Риме, она много сделала, чтобы ее муж поддерживал интересы Франции; затем, не прерываясь она занялась завоеванием принцев и кардиналов на пользу Филиппа V. Кто в этих обстоятельствах мог лучше нее исполнить главную задачу camarera mayor?

Как известно, она перешла границы, обладая слишком выраженным вкусом к власти. Контролируя разум молодой королевы, она ждала, что также будет контролировать короля, сильно влюбленного, немного слабого и слишком послушного своей жене-ребенку. Но главным вначале было «привить французскую ветку на испанском дереве». Но как этого достигнуть, не щадя чувствительности Грандов, чтобы получить их доверие? Священно-святой этикет должен без сомнений упроститься, но мадам дез Юрсен тотчас поняла, что это долгая работа, которая закончится успешно только благодаря дипломатии и тактичности. Так что она была рассержена поведением Марии больше, чем кто бы то ни был. Следует избавить молодую королеву от этого полного опасностей влияния, последствия которого для Мадрида в отсутствие короля могут стать катастрофическими.

Мария не почувствовала, что стала врагом. Она мило переписывалась с принцессой, считала ее благосклонной к интересам Колонна и радовалась, что находилась вместе с ней подле королевы в Мадриде. Она просила своего сына прислать ей из Рима различные коррективы, которые ей потребуются, чтобы поддерживать свой ранг, и 27 мая 1702 года беспокоилась, что их до сих пор не получила.[19]

Свалившийся на нее в начале апреля удар был жесток. В то время, как молодая королева собиралась отправиться в Мадрид, Марии дали понять, что ее присутствие, как при дворе, так и в Испании, нежелательно. Этот момент никогда не был установлен, и он мог оставаться таким также долго, как  оставались неизвестными письма, хранящиеся в Арсенале и архиве Колонна. Правда в том, что газета Амстердама в 1702 году намекала на это дело, но кратко, и не давая ни малейшего объяснения.[20] Люсьен Перэ полагал, что Мария покинула Испанию по своему выбору, почувствовав себя ненужной: ее большая подруга, вдовствующая королева, установив хорошие отношения с новым двором (что неверно), более не нуждались в ее посредничестве и ходатайстве от ее имени. Все наоборот, Мария «сильно раздосадованная» отсутствием возможности следовать за новой королевой в Мадрид, старалась добиться отмены этой меры и, забыв свою природную гордость, для этого унижалась перед мадам дез Юрсен. Но, как она рассказывала одному из своих знакомых в письме: «Принцессу волнует только исполнение ее долга».[21] Запрет был сохранен. Мария писала своему брату Филиппу Манчини, герцогу де Неверу: «Если у вас есть желание встретиться со мной в некоторых городах Франции или Италии, достаньте для меня разрешение короля и приезжайте».[22] Куда отправиться, в самом деле, когда она не хотела жить в Риме и в своих бывших дворцах?