Главная      

      

После того, о чем я только что рассказала, я сильно опасалась зависти подруг и их отдаления от меня, но все было совсем иначе. Было видно, что я не оказалась во власти глупой гордости, и этого было достаточно тем, кто любил меня больше всех, не заостряя внимания на расположении ко мне Месье, сохранявшемся до самого его смертного часа.

Но я должна сперва рассказать о том, что происходило при нашем дворе и на время рассеяло нашу скуку.

К началу весны 1660 года появился слух, что король, который ехал к границе с Испанией встречать инфанту – свою невесту, будет проезжать Блуа и остановится тут на несколько дней. Сложно представить себе нашу радость, и наши бесконечные разговоры, и все те усилия, что мы прилагали, чтобы хорошо выглядеть в те дни. Среди нас была лишь одна опечаленная, - та, которая всегда верила, что именно она выйдет замуж за короля, и верила в это так сильно, что запросто говорила от имени «Маленькой королевы» - так ее прозвали за убежденность в том, что брак состоится. Кажется, Мадам, ее мать, первая внушила ей эту гордую уверенность, и на самом деле весьма неосмотрительно.

Теперь же Мадам, в печали глядя на крушение надежды выдать дочь за короля, так же быстро, как и любой человек с подобным характером, прибавляла к ней другую печаль, сознавая, что приезд короля повлечет за собой непомерные расходы. Истинная дочь Лотарингии, Мадам крепко держалась за свои деньги; и хотя сама ничего не умела, мысленно она вмешивалась во все дела. Однако по случаю приезда короля она развила бурную деятельность; но можно предположить, что советы м-ль де Монпансье, которую прозвали «Великая Мадмуазель», не были бесполезными. Эта принцесса, крайне щепетильная во всем, касающемся достоинства ее дома, посылала своему отцу Месье письмо за письмом с указаниями насчет организации праздника.

Не менее забавным, чем Мадам, в те дни был сам Месье – не из-за скаредничества, которое он не одобрял, но из-за беспокойства, которое ему доставляли его дорогие фазаны. В этой отставке или ссылке в Блуа, кому как угодно, он забавлялся содержанием бессчетного множества птиц, и счастьем для него было их видеть и хорошо кормить, даже никогда не трогая. Теперь он думал, что король не уедет, не пристрелив сперва нескольких фазанов; в том и состояло его горе.

Причина всех этих надежд и тревог, король, - наконец приехал. Накануне он со всей своей свитой ночевал в замке Шамбор, куда Месье и Мадам выехали его встречать. М-ль Орлеанская и м-ль де Валуа были оставлены в замке под тем предлогом, что в Шамбор для них может не найтись кроватей. Так что это им выпала честь встречать своего кузена. С самого утра мы нарядились в наши лучшие платья; и чтобы не оказаться застигнутыми врасплох, мы выслали на дорогу на добрую половину лье вперед пажа, который должен был во весь опор скакать в замок, лишь только завидев Их Величеств. Так и было сделано, и король еще находился в двух сотнях шагов от замка, а дочери Месье и Мадам уже ждали его у подножия лестницы. Все чинно раскланялись друг с другом, а король даже повернулся к Мадам, чтобы похвалить изящество и красоту своей кузины м-ль Орлеанской. Это было, я думаю, что-то вроде утешительной для м-ль Орлеанской любезности, ведь король знал о ее печали. Но вдобавок к вызванному разочарованием тоскливому виду, она была еще и дурна в этот день – я не знаю, какая мошкара искусала ее ночью, но она лишилась той особенной красоты, которой только может обладать 14-летняя девушка, некой свежести. Что до малышки де Валуа – она была очаровательна, и королева-мать не прекращала ласкать ее за обедом.

Я хотела бы кое-что сказать здесь о старшей дочери Месье, м-ль де Монпансье. Я тогда впервые увидела ее в Блуа, где она не могла жить, потому что ненавидела мачеху, вечно изводившую ее придирками. Тогда я составила свое мнение о ней и не изменила его впоследствии; ее надменные манеры и уверенность в своих достоинствах не очень-то привлекали. Стоит ли говорить, что она постоянно кичилась своим происхождением и даже в самой короткой речи не могла не упомянуть своего деда Генриха IV? Наконец всех фрейлин это стало раздражать, и мы не упускали случая посмеяться над ее крайне небрежными туалетами. Казалось, однако, что она не жалеет на них денег, но они не шли ни к ее лицу, ни к фигуре.

Там было еще достаточно великосветских дам, которых мы не щадили – иных из-за их возраста, иных из-за высокомерного вида. Но все эти насмешки возвращались к нам сторицей; обидно было видеть, как все забавляются обсуждением нашей вышедшей из моды обстановки и всеми нашими попытками ее обновить. Безо всякого уважения к хозяину дома все эти дамы и молодые господа пробегали по комнатам и коридорам замка, громко хохоча. Они позволяли себе даже наглость открывать шкафы, где висели наши платья, и передавать их из рук в руки, «расхваливая» потертые ткани и старомодные фасоны. Мы умирали от стыда – и это после всех тех бесконечных трудов, которые мы приложили, чтобы казаться великолепными. Кажется, только слуги Месье не принимали участия в насмешках. Мало кто притронулся к еде, которую, однако, готовили долго и с большой тщательностью. Я ни разу в своей жизни не видела так рано закончившегося обеда. М-ль де Монпансье терзалась; и хотя Месье не показывал виду, я не сомневаюсь в том, что в глубине души он тоже был очень расстроен. Что до Мадам – она ничего не замечала, занятая только тем, как бы извлечь выгоду из этого праздничного обеда, ведь подобное вряд ли бы повторилось скоро.

Вот что происходило тогда в Блуа; потом весь этот двор уехал, о чем, впрочем, мало кто сожалел.

Увы! Я ничего не сказал о виновнике торжества. Была ли эта забывчивость намеренной, как об этом могут подумать? Или иначе – неужели я не замечала его во всем блеске молодости? Ах, пощадите, не будем так скоро говорить об этих вещах: знайте только, что в тот день одна из дочерей Мадам была не так разговорчива, как обычно, и что подруги, давшие м-ль Орлеанской в шутку прозвище, право на которое она только что потеряла, в свою очередь звали ее «Маленькой королевой».

Едва ли несколько месяцев прошло, как у нас побывало еще два важных гостя. Первым к нам приехал король Англии. Лишенный тогда королевства, он должен был как можно быстрее достичь Пиреней, где надеялся привлечь на свою сторону г-на кардинала Мазарини и г-на испанского посла, которые, помимо женитьбы короля, спорили о политических интересах своих стран. Однако он не уехал так быстро, чтобы Мадам не успела расхвалить ему свою дочь, от которой уже очень хотела отделаться; и, на этот раз наученная горьким опытом пребывания в Блуа королевской свиты, она выписала из Парижа лучшие наряды; но только зря потратила деньги.

У нее ничего не вышло и с герцогом Карлом, который приехал к нам со своим дядей герцогом Лотарингским. Напротив, она допустила большую оплошность. Этот юный правитель, которому уже минуло 15 лет, не отходил от своих кузин, ел всегда вместе с ними и всюду за ними бегал. Мадам была на седьмом небе от радости и говорила: «Это дети, пусть резвятся». Разумеется, она не считала их такими уж детьми и имела планы на принца. 

Но что надо было учесть, так это на г-на Бово, гувернера принца Карла, который боялся этой свадьбы еще больше, чем Мадам хотела ее; дошло до того, что он тенью следовал за своим учеником, и как школьный учитель, проводил весь день рядом с ним в окружении толпы мальчиков и девочек из свиты принцесс. И вот все пошло не так: вместо дочери Мадам юного принца пленила дочь ее гувернантки, м-ль де Рарэ. Так что г-н гувернер и г-жа гувернантка, оба в смущении, не знали, что и делать; потому что влюбленные ничуть не уступали в изворотливости своим надзирателям и всегда находили способ встретиться. От этого не было другого средства, кроме как попрощаться с принцем; но мы отпускали его не без сожаления, потому что с ним было весело, и он был очень мил.

После этого Месье внезапно заболел. Долгое время он страдал из-за большого нароста, появившегося посреди спины, но в те дни это его не беспокоило. Однажды в воскресенье, после вечерни, он, как обычно, пошел к своим дорогим фазанам, и тут у него сильно закружилась голова; пришлось вернуть его в замок и уложить в постель. Тут же послали за Гено, его личным врачом, который сказал, что не случилось ничего серьезного, но из осторожности приказал пустить ему кровь. На следующий день его состояние ухудшилось до такой степени, что испуганный Гено захотел посоветоваться с г-ном Беле, врачом из Блуа, имевшим большую известность. Послали и за другими докторами, и они очень долго обсуждали болезнь. Когда они наконец вышли из кабинета, Месье уже сильно бредил, и временами у него была горячка. Отправили гонца в Прованс к Великой Мадмуазель, чтобы оповестить ее о происходящем, однако без упоминания о безнадежном состоянии Месье.

Этот достойный человек, едва почувствовав себя сраженным, пожелал собороваться и причаститься; религия была его опорой на протяжении всей жизни и изгоняла страх смерти, если только смерти может бояться тот, кто так часто видел ее и наконец начал надеяться на ее скорейший приход. Домашнего священника тогда не было в замке, послали за г-ном кюре де Сен-Совёр. Они закрылись самое большее на четверть часа, затем священник вышел за святыми дарами для последнего причастия.

В ожидании кюре Месье вызвал к себе своих дочерей. Было одиннадцать утра. Прощание вышло долгим и мучительным. Месье чувствовал, что его дети останутся беззащитными, и он беспрестанно прижимал их к груди и целовал в порывах нежности, которые нельзя описать, но которые разрывают сердце. Наконец, заслышав приближающегося священника, он велел дочерям стать на колени перед его кроватью, и, сев в постели, поднял руки для благословения. Рыдая, и мы опустились на колени, чтобы получить частичку этого благословения. Получив последнее причастие, через несколько минут он приказал читать отходные молитвы, на которые старался отвечать. Это продолжалось до трех часов, когда он захрипел; и все кончилось.

Мадам не появилась ни разу за то время, пока он умирал, и это возмутило каждого из нас. Я ненавижу думать о ком-либо плохо, тем более о вдовствующей герцогине, потому что я прислуживала ей во время моей юности; но мой долг Месье – сказать здесь, что он заслуживал большего уважения. Она не только не присутствовала при его кончине, но даже едва взглянула на него мертвого, принеся с собой ключи от шкафов, где она спрятала посуду, столовое серебро и все, что смогла найти; потом она отпустила всех слуг. Рядом с ней остались только ее лотарингцы, такие же гадкие и корыстные создания, как она. Коротко расскажу о вещах, поражающих воображение: она забрала даже простыни с кровати Месье, так что не знали, во что его завернуть. Пришлось побираться для принца как для нищего. Г-жа де Рарэ в последний раз доказала преданность своему господину, найдя для него саван.

Более того, Месье и отпели с трудом. Каждый вечер двери закрывали, и священники оставляли тело в зале, уходя перед наступлением ночи. Днем, несмотря на сильнейший холод, никто не дал ни полена для отопления зала; никто не принес даже святой воды, потому что не было еще того благоговения, которое потом все жители испытывали перед памятью Месье.

Наконец, после нескольких дней выставления тела его отправили в Сен-Дени. Но той же позорной бедностью была отмечена и церемония погребения, и сын Генриха IV присоединился к своим дедам, провожаемый лишь несколькими пажами и нищими.